Божий одуванчик

 

   Уже поздним вечером, петляя по темным грязным улочкам да обходя колдобины и лужи, она возвращалась домой. Ноги нестерпимо ныли от долгой ходьбы, но еще осталось несколько урн, которые надо проверить напоследок. Утром, когда только вышла из дому, она нашла в них несколько бутылок, две из которых оказались негодными, да только выяснилось это уже в магазине. Ох, и накричала на нее молодая продавщица! Раньше-то сроду такого не бывало. Да что уж там, годы летят, и зрение нонче стало совсем никудышным, сердечко тоже временами побаливало. Хоть и не привыкла она жаловаться, но больно-то как на душе-то, ранили-то как. Ладно, в жизни всякое бывало, повидала многое...

   В последней урне, как раз недалече от своей парадной, она нашла сразу две бутылки из-под пива - хоть бы хорошие! - да краюху черствого хлеба. Сухарь уже, в рот не взять, да ничего, авось на пару помягчает, ей не привыкать. Хорошо, что нет никого во дворе-то, а то стыдобища-то какая! Вон уж сколько промышляла она побирательством, все не могла к своему ремеслу привыкнуть. Никуда не денешься, коли нужда заставляет. Она вздохнула, постояла немного возле парадной, прислушиваясь к пустившемуся дождю. Вспомнила бурную молодость, как колхоз поднимала, как медсестрой на фронт пошла, как из под обстрела солдатиков вытаскивала, как Ворошилов лично награждал... Сильная была в молодости-то, сейчас вон все вниз росла да высохла совсем, надеясь на защищенную и обеспеченную старость. А что получилось? Э-хе-хе...

   Зажегши свечку (электричеством она давно не пользовалась, экономила), поставила на газ побитую эмалированную кастрюльку да закопченный чайник. Вскоре кушанье сготовилось. По маленькой пустой квартирке разнесся душной кислый запах, но сдобренный позавчерашним чаем сухарь на вкус оказался обычным хлебом. Поужинав, чем Бог послал, она посидела, послушала радио, да и легла. Утро вечера мудренее.

   Встала она позже, чем обычно, проснувшись от привычного урчания в желудке. Слаба стала, да разве на чаю с сухарями проживешь? Редкие дни бывали сытыми, с пенсии успевала что-нибудь купить, да и то ладно. Седнишнее утро ничем от других не отличалось. Выпив остатки чая, она пошла на ``работу``. Да не тут-то было, забыла в окно посмотреть. Как же это, снег выпал, вот радость детворе-то! Тока вчера тепло было, хоть и дождик лил, а щас вон вeдро да морозец. Хорошо, что шаль с пальтом есть, авось не замерзнет. Она вернулась, оделась потеплее и опять вышла на улицу. Ноги, слава богу, не болели, но ничего, к обеду проснутся. Вокруг нее сразу закружились ребятишки. С пенсии она им обязательно делала гостинцы, играла с совсем маленькими. Раньше-то частенько было, пока чей-то отец... Да что уж там. Хотя, конечно, никакая она не грязная: ванная, слава богу, есть, мыло для стирки тоже найдется. Изредка теперь, украдкой, конфетками угостит, да малыши и не просят особо. Но все равно негоже с ними водиться, не ровен час родители наругают. Она кое-как оторвалась от них и в спешке направилась со двора.

   Проходя под аркой, она увидела его. Сердечко так и обмерло. Наклонив голову и пряча пока еще пустую авоську за спину, она попыталась проскользнуть мимо, авось не узнает в зимней одеже-то. Но он ее узнал.

   - Эй, бабуль, ты куда это? - спросил он, хватая ее за рукав.

   От внука за версту разило перегаром.

   - А, Коленька, дык, на... - она замялась, - гуляю. Снежок-то, ишь, какой выпал.

   - Ладно, бабуль, не завирайся, - прошлепал он заплетающимся языком, не отпуская ее, - знаю я, как ты прогуливаешься. А ну пошли, разговор есть.

   - Дык, нету ж ничего, Коль, всю пенсию тебе и так отдала. - Она попыталась вырваться. Знала, что не получится, просто дернулась.

   - Ну-ка стоять, бабуся, твою мать!

   Он рванул ее за руку с такой силой, что - все, оторвет! Больно-то как, господи-и-и! Слезы выступили из глаз, она застонала.

   - Да ладно тебе. Че ты, бабка, нормально все, только не ори.

   Внук отпустил ее, сделал вид, что вправил ей вывихнутый сустав.

   - Все путем теперь, а? - Он ухмыльнулся. - А то развылась... Пошли.

***

   Куда деваться-то, что делать? Заставил ее идти побираться, искать на опохмелку. Раньше-то такого не было, сроду милостыню не просила, а бутылки они и есть бутылки... Что еду в помойках искала, так спасибо ему на том... Куда идти? Делать нечего, плача, она пошла к метро. Иди, говорит, через полчаса чтобы дома была, или... Ох, как вспомнится... Ладно, коли раз, привыкать бы потом не пришлось.

   Встала у выхода, пряча лицо, протянула ладонь. Рядом висел плакат с улыбающимся Ельциным: ``ГОЛОСУЙ СЕРДЦЕМ! Ельцин - президент всех россиян!``, авось поможет. Кто-то обронил ей полтинник, но она не успела разглядеть, кто. Люди шли потоком туда, потоком обратно. Она и забыла уже, что такое метро. Еще до ентих... как их?.. реформ каталась... Тысячную сунули... А ветер-то какой дует! Вроде душной, но все равно приятный, какой-то особенный. Да, так оно и пахло тогда... Еще пятьсот. Может, и успеет за полчаса.

   - Эй, старуха! Ну-ка иди отсюда, нельзя здесь околачиваться.

   Рядом стоял хмурый сержант и брезгливо на нее смотрел.

   - Да мне только...

   - Иди-иди. - Он хотел взять ее за локоть, но она отстранилась. Рука все еще болела. Эх, коли б он знал, с кем разговаривает. Ладно, делать нечего. Она отошла от входа и остановилась, не зная, куда податься.

   - Иди-иди, говорю, и чтоб я больше тебя здесь не видел.

   В груди, словно в метро, дул холодок - время шло, с чем возвращаться-то?! Она шла вдоль торговых ларьков, заглядывая в лица людей. Нет, с плакатным Ельциным им не сравниться. Все хмурые, как тот милиционер, озабоченные, злые. Молодежь разве что без ентого налета хлопот. Вспомнился внук. Да уж, енти хлопотать не любют.

   И тут она увидела молодого парня, совсем еще мальчика, хорошо одетого, но без всяких модных нонче железяк и непонятных ботинок с острыми, как у гномов, носками. Откуда она гномов-то вспомнила? А, дык, на рекламных плакатах везде развешаны. Парень покупал хлеб и разговаривал с продавщицей. Нет, не знакомая она ему, просто вежливо сказал ``спасибо``. Держа в руках деньги, он повернулся к ней.

   Что-то она увидела в его глазах, что-то такое, от чего стало легче на душе. Ну вот, наконец-то нашла она то, что искала. Успела.

   - Парень, добавь на бутылку, - попросила она, - пожалуйста.

   Он удивленно посмотрел на нее и...

   - Для тебя у меня ничего нет, - ответил он, пряча деньги.

   - Я не алкоголичка, - сказала она.

   - Нет, - он поспешно ушел.

   - Не алкоголичка, - шепотом повторила она.

   Так и стояла она, потрясенная, тихо шепча про себя: ``Я не алкоголичка, не алкоголичка...`` Толпа постепенно отстранила ее в узкий проход между ларьками.

   - Люди, помогите, бабушке плохо, - закричала какая-то женщина, обнаружив лежащую старушку, но мало кто обратил на ее крик внимание.

   - Это бомжиха, - послышался мужской бас, - побирается в округе по помойкам. Оставьте ее, напилась, наверное...

***

   - Вот здесь она жила, Софья Михайловна, - сказала девушка, открывая дверь квартиры.

   - Был ведь дом, - ответила та, - что ей здесь-то не сиделось, а, Маш?

   - Люди говорят, побиралась, бутылки собирала.

   Женщины вошли в квартиру. Девушка прикрыла дверь.

   - А пенсия? У нее она, должно быть, солидная, - удивилась Софья Михайловна, - у меня в книге записано... дай бог памяти... точно не помню, но побольше, чем моя зарплата... Убогая квартирка.

   - Ваша правда, - ответила Маша, - зато чистая.

   - Жилье приватизировать она сумела, а жить в нем по-человечески не смогла.

   Маша хотела сказать, что не им решать, кто живет по-человечески, а кто -нет, но сдержалась. Инспектору по соцзащите подчиненные такого не говорят, в конце концов, на то они и инспекторы по соцзащите. Вместо того она сказала:

   - Здесь все осталось так же, как было во время моего последнего визита.

   - Ладно, ты пока документы поищи, - распорядилась Софья Михайловна, - а я посижу на кухне, заполню бланки.

   Через несколько минут Маша вошла в кухню, неся старый фотоальбом и массивную, потемневшую от времени деревянную шкатулку.

   - Софья Михайловна, посмотрите, что я нашла.

   Она положила находки на стол. Вдруг входная дверь распахнулась, и на пороге возник молодой человек, от которого за версту разило алкоголем.

   - Что, не ждали, девоньки? - ухмыльнулся он. - А вот и я с подружкой.

   Пройдя на кухню, Николай театральным жестом вытащил поллитровку без опознавательных знаков.

   - Самогон, - представил он бутылку. - Эх, бабушку жалко, хорошая была, сколько добра мне сделала. Помянем.

   Он смахнул со стола все, что принесла Маша, и поставил выпивку.

   - Бабы, доставайте рюмки!

   Потрясенные женщины перевели взоры с гостя на пол, где со звоном и шелестом разлетелось содержимое шкатулки и альбома. Несколько орденов и множество медалей скрыли под собой кипу фотографий, среди которых особенно выделялась одна, времен Второй мировой. Молодая женщина - капитан - скромно улыбалась в объектив, прижимая ладонь к пилотке, из-под которой струилась длинная русая коса...

***

   Молодой человек так больше ее и не встретил. Впоследствии, проходя мимо той станции метро, он всегда искал глазами старушку в зеленом пальто. Надеясь на встречу, он постоянно брал для нее деньги, больше, чем ей могло бы понадобиться. Зря. Лишь ее слова до сих пор эхом звучат в его душе.

   Я не алкоголичка, не алкоголичка, не алкоголичка...